Меня зовут Дария, я работаю в ночлежке для бездомных Почему я это делаю и как справляюсь

В Берлине очень много бездомных — официальных цифр нет, но благотворительные организации оценивают количество в десятки тысяч человек. Дария Землянова, которая волонтерит в берлинской ночлежке для бездомных, рассказала Schön о своей работе, о том, как она ее вывозит и «здоровой порции трэша».

Как я оказалась в ночлежке

Весной 2022 года я решила, что хочу продлить свое пребывание в Германии (после года работы Au-Pair — няней в немецкой семье с проживанием), и подала заявку на добровольный социальный год. Участвовать в этом проекте можно до 27 лет, обычно такими делами здесь принято заниматься после школы. Моя школа давно в прошлом, в моем потоке волонтеров я была «бабушкой». От 12 до 18 месяцев ты работаешь в какой-нибудь организации — обычно социальной или культурной. Взамен получаешь незабываемый жизненный опыт, карманные деньги и иногда жилье.

В процессе поиска я наткнулась на Berliner Stadtmission — «берлинскую городскую миссию». Ей почти 150 лет, основной ее профиль — помощь бездомным. Stadtmission отчасти финансируется на средства государства, отчасти — на пожертвования. Пожертвования порой делают крупные компании — скажем, в прошлом году Deutsche Bahn подарила автобус. 

Я подала заявку на волонтерство в PR-отделе, но на первом же собеседовании мне сразу сказали, что в период с ноября по апрель все волонтеры обязаны работать в так называемой Kältehilfe, то есть помогать бездомным в зимний период. Можно работать в Notübernachtung, то есть в ночлежке. Можно ездить в командах Kältebus — автобусов, которые ночью курсируют по Берлину, раздают горячие напитки, еду и спальные мешки, а иногда подвозят людей до ночлежек.

Я подумала, что меня это не останавливает. Пока жила в России, я как журналистка писала про волонтерские проекты в родном Томске, следила за проектами «Ночлежки» в Санкт-Петербурге, мой папа помогал с раздачей горячей еды, друзья работали в благотворительной юридической службе для бездомных. Было интересно посмотреть, как это работает в Германии. Поэтому я согласилась. И втянулась. Мой волонтерский год закончился, сейчас я учусь в университете на богослова, но параллельно продолжаю волонтерить в Stadtmission — уже не для визы, а для души.

Как устроена моя работа

За два сезона я смогла поработать в двух ночлежках берлинской городской миссии. Одна из них открыта круглый год, другая работает только в зимний сезон (с ноября по апрель). Ночлежка, где я провела больше всего времени, расположена недалеко от Центрального вокзала и открыта только зимой. Мы открываемся в 20:00, очередь начинает собираться за несколько часов до. Коллеги часто шутят, что у нас самый крутой клуб в Берлине: все происходит в подвале, на входе очередь и охрана, все в странноватых нарядах.

Сотрудники встречаются за полчаса до открытия, распределяют обязанности на вечер, иногда кто-то читает молитву. Мы работаем в две смены — вечернюю до полуночи и ночную до 08:00. Основная нагрузка приходится на вечернюю смену: в ночную гости уже спят и нужно только следить за порядком и утром раздать завтрак. Всего вечером в ночлежке работает около 15 человек. 

Главная ответственность лежит на координаторах смены — например, если у кого-то случится сердечный приступ, то именно координаторы смены будут применять дефибриллятор. На следующей ступени по ответственности — нанятые сотрудники и «платные» волонтеры — те, кто получает небольшую компенсацию за работу (около 7 евро в час, то есть меньше, чем минимальная оплата труда, 12 евро в час). Я получаю компенсацию за свое волонтерство, у меня заключен контракт с организацией, в котором прописано, что я должна отработать четыре смены в месяц по пять часов. По сути, у нанятых сотрудников и «платных» волонтеров нет особой разницы в задачах: мы встречаем людей на входе, принимаем багаж, регистрируем, следим за порядком внутри помещения, раздаем постельное белье, записываем людей к врачам и так далее. Разница только в том, сколько времени мы работаем и сколько получаем за это денег. 

Еще есть «бесплатные» волонтеры — они чаще всего помогают на кухне. Самим готовить, как правило, не надо, еда поступает из работающей днем кухни. Задача этих волонтеров — раздавать эту еду, а еще, например, разложить или порезать продукты, которые нам пожертвовали магазины или пекарни.

Отдельная группа — секьюрити. Их нанимают из охранной фирмы извне, но они полноценная часть всей команды. Многие работают уже не первый сезон, все друг друга знают. 

Моя основная обязанность — встречать людей на входе. На входе все гости проходят регистрацию в онлайн-системе: либо предоставляют документы, либо, если они приходят не в первый раз, мы находим их по дате рождения — то есть ее достаточно записать или продиктовать. Дата может быть и вымышленной, тогда гость должен ее не забыть и все время называть. В онлайн-системе мы можем посмотреть историю гостя, были ли у него нарушения и запреты на вход. Человек получает запрет на вход, если, например, проявляет агрессию к сотрудникам и другим посетителям, проносит запрещенные предметы (оружие, алкоголь, наркотики и средства для их приготовления, огнеопасные вещи). 

Крупные сумки и запрещенные предметы нужно сдать в комнату хранения. То, что гость решает взять с собой, мы тщательно проверяем (да, прямо как в аэропорту). Кроме наличия «запрещенки» мы смотрим, есть ли у человека педикулез (головные или платяные вши) или чесотка. В таких случаях отдельный сотрудник помогает избавиться от них. 

После контроля гости проходят в общую комнату. Там они могут поужинать, выпить чаю, обратиться за медицинской помощью — каждый вечер на смене присутствуют медработники, которые либо консультируют на месте, либо, если ситуация серьезная, вызывают скорую помощь. Еще несколько раз в неделю мы предоставляем социальные консультации. Гости могут устроиться спать в «мужской», «женской» либо в «общей» комнате. Любой может зайти внутрь, вне зависимости от того, трезвый он или под чем-то, но в самом помещении алкоголь и наркотики употреблять запрещено. 

Наши гости и их истории

Когда я оказалась в ночлежке, то, в отличие от многих других волонтеров, прилично знала немецкий. Но главным плюсом оказалось владение русским, польским и литовским. «Таких-то нам и надо! Может, у тебя еще русскоязычные друзья есть, кто хочет к нам волонтером?» В первую же смену меня стали называть «Дария, наш языковой джокер».

Такой энтузиазм объясняется тем, что значительная часть бездомных в Берлине — не граждане Германии. Точной статистики, на которую можно было бы положиться, нет — вести такой учет трудно. Но по приблизительной оценке, в нашей ночлежке примерно до 70% иностранцев. В основном это люди из Польши, Румынии, Болгарии; из русскоязычных — приезжие из стран Балтии, Беларуси, Украины. Всех их объединяет одно — без знания немецкого языка сложнее получить помощь. Существующие в Германии механизмы государственной поддержки малодоступны для тех, кто не знает язык. Да и узнать об этих предложениях, не будучи знакомым с местной бюрократической системой, довольно проблематично. 

Все граждане Евросоюза находятся здесь легально. Иногда они не могут претендовать на какие-то вещи для резидентов и граждан Германии — например, помощь от социального амта или джоб-центра, — а иногда могут, но не знают об этом, или у них нет возможности за ней обратиться из-за незнания языка. Например, они не смогли заполнить какую-то бумажку и им отказали в помощи. 

Понятное дело, что если ты представитель третьей страны, то есть не из Евросоюза, то с получением помощи все еще сложнее. Таких людей, если они хотят вернуться домой, мы можем направить в консульство их страны или же специальное ведомство, которое занимается людьми из третьих стран. Мотивации сдавать полиции людей без документов ни у кого из нас нет, и, конечно, мы этим не занимаемся.

Как «языковой джокер» большую часть времени я перевожу — для социальных работников, скорой помощи, полиции, между коллегами и гостями. Кто-то просто хочет поболтать на родном языке. Часто я становлюсь подушкой для битья, потому что все недовольство системой, «сервисом» в ночлежке, внешней политикой Германии и чем бы то ни было еще приходится выслушивать мне, потому что для этих людей я — представитель системы, представитель всего мира за пределами мира бездомных. Это обидно, конечно — в этот момент думаешь: я тебя тут мою от вшей, а оказываюсь самым плохим человеком на Земле. Но я стараюсь не принимать это на свой счет: просто в этот момент я или другой сотрудник являемся людьми, которые говорят «нельзя». Нельзя сумку взять с собой, нельзя пить — у человека нет своего пространства и свободы им управлять, все время нужно подчиняться каким-то правилам. Это фрустрирует и вызывает агрессию.

Но гораздо чаще я сталкиваюсь с положительной реакцией. Кажется, в определенных условиях общего языка хватает, чтобы сделать человека счастливым. А еще я выучила по паре незнакомых мне ранее цветистых ругательств и жаргонизмов. Как-никак языковая среда.

Истории попадания на улицы Берлина у всех разные, но часто схема довольно банальная. Человек приезжает на заработки, работодатель «кидает на деньги» или исчезает. В надежде закрепиться человек остается на улице. То, что кажется кратковременным, затягивается надолго. Часто люди начинают употреблять наркотики и алкоголь, что «облегчает» жизнь на улице, но усложняет возвращение к нормальности.

Выйти с улицы бывает иногда очень сложно, а иногда очень легко. Есть временно бездомные люди — например, на время, пока потеряли работу. В прошлом году, например, была ситуация, что с человеком кто-то поговорил на польском — и оказалось, что ему просто нужен билет на автобус, а его в родном городе ждет жена. Соответственно, ему просто купили билет на автобус. Но есть люди, которые не хотят возвращаться в родную страну или город, потому что там их ничего не ждет.

Многим людям я просто не знаю, можно ли помочь нашими силами — настолько в измененном состоянии они находятся из-за алкоголя и наркотиков. Многие хотят бросить пить, но не могут сделать это физически, потому что им нужна терапия, им нужно место в клинике — а найти его очень сложно. У многих людей уже такой уровень алкоголизма, что тело просто не может без него обходиться, человек без алкоголя просто умирает.

Многие украинцы, которые приезжают в Германию как беженцы, тоже оказываются на улице. Мне кажется, эта тема заслуживает отдельного расследования. Про это никто не пишет, но мы таких людей встречаем каждый день. Часто я видела, как людей выгоняют из Тегеляя за какие-то нарушения, они получают запрет на пребывание на несколько месяцев — и оказываются на улице, скатываются в абсолютно другую социальную среду. И сдают прямо на глазах. Мы сейчас пытаемся объяснить это местным политикам, чтобы поменять ситуацию. 

Я недавно рассказывала одной женщине, беженке из Украины, что в прошлом году открыли специальную службу консультирования на украинском, русском, польском, румынском языках — давайте я вам помогу туда обратиться. Она говорит: нет, я ничего не хочу, я просто домой хочу, к себе в Украину. 

«Здоровое количество трэша»

Каждая смена включает в себя «здоровое количество трэша». Время от времени кто-то из гостей пытается пригласить меня на свидание или позвать замуж. Или просит «передать вон той коллеге, что она красивая». Вербальная агрессия — то, к чему мы все привыкли, потому что сталкиваемся с ней постоянно. Физическое насилие или домогательства сексуального характера происходят, но реже. Мужскую гендерную социализацию никто не отменял. Как и расизм и гомофобию. 

Часто посетители сбиваются в группы, в основном по языку. Конфликты между такими группами, к сожалению, не редкость — присутствие секьюрити не всегда спасает. Иногда полиция приезжает не по одному разу за смену: попадает и сотрудникам, и секьюрити. Лично мне тоже пришлось столкнуться и с домогательствами, и с физическим насилием (так я впервые написала заявление в немецкую полицию). Человека, нападавшего на меня, полиция не задержала, а просто отвезла на какое-то расстояние от ночлежки — это обычная процедура. Дело закрыли, мне предложили судиться с ним в частном порядке — денег и сил у меня на это не было, поэтому я забила. 

Конечно, физическое насилие — это травматичный опыт, вряд ли он может быть другим; я в том числе после этого случая обращалась в Seelsorge (телефон доверия). Но из-за специфики работы я была готова к тому, что подобное может произойти. В целом, если ты женщина, ты всегда держишь в голове вероятность столкнуться с агрессией. К этому надо быть готовой.

У меня скорее была злость на организацию, которая недостаточно сделала для того, чтобы защитить меня от нападения, чем на человека, который это сделал. Даже заявление в полицию я подала не для того, чтобы кого-то поймали и наказали (этого не произойдет), а для того, чтобы у меня была статистика, которую можно использовать, чтобы сделать нашу работу более безопасной. Например, сказать: нам нужно больше охраны, нам нужно больше людей, нам нужно по-другому организовать запуск людей внутрь. В моем случае это были незначительные телесные повреждения, но буквально через неделю после нападения на меня на нашего охранника напал гость с ножом — это уже другое дело, этим занимается криминальная полиция. А другому охраннику, например, сломали скулу, и он ходит с металлической скобой в лице. 

Что касается брезгливости, для меня не проблема вшей человеку потравить или кому-то помочь помыться. Я спокойно отношусь, во-первых, к голому телу, во-вторых, к ранам. Я не боюсь крови или каких-то телесных жидкостей. Не то чтобы это суперприятно для меня, просто я, наверное, в целом не очень брезгливый человек. А для брезгливых у нас всегда есть возможность сказать: «Сорри, я не могу это сделать, давайте кто-то другой это сделает» или «Сорри, я не хочу сегодня трогать людей» или «Я не хочу трогать мужчин, только хочу трогать женщин». Наши координаторы и координаторки особенно стараются следить за нашим состоянием, потому что от этого зависит вся работа. 

Но это одно дело, а другое — у нас просто, извините, иногда под дверью кто-то срет, и там лежит говно. К этому сложно относиться спокойно.

Почему я этим занимаюсь

Stadtmission — это христианская организация, у нас работает очень много верующих. Но не могу сказать, что я волонтерка, потому что я христианка. Помогать бездомным — это про мои политические взгляды, а не религиозные. Если Иисус потом сочтет это чем-то хорошим — хорошо, порадуюсь. 

После отработки своего волонтерского года я могла бы спокойно уйти, но… Очень мало людей, владеющих восточноевропейскими языками, готовы там работать. А они очень нужны. Для меня это не какое-то гигантское усилие — поговорить с кем-то на русском или на польском. Но, условно, от 20% моих усилий получается 80% положительного эффекта: возможность поговорить с кем-то на родном языке приводит людей в абсолютный восторг, они легче идут на контакт или, например, могут получить более качественную медицинскую помощь. 

Риск стать бездомным есть у каждого человека. Я и раньше старалась не относиться к ним как к каким-то безликим существам, которые мне просто мешают, потому что они тут колются, тусят в грязи и пахнут. Сейчас я вижу в каждом из них личность, в том числе потому, что кого-то из них я теперь просто знаю: у этого есть жена с детьми, а этот серьезно болеет. Да и просто знать человека по имени — уже другой уровень взаимодействия. 

Мне очень больно видеть бездомных людей, например, на вокзале. Я понимаю, что все это люди — и даже если они ведут себя агрессивно, то предоставляют опасность в первую очередь для самих себя. Из-за того, что я теперь знаю, как можно им помочь, я чувствую немножко меньше бессилия, чем раньше. Мне кажется, это очень банально звучит, но у меня есть потребность в альтруизме. 

Почти всегда, особенно когда на улице холодно, я стараюсь подойти к бездомным и спросить, нужна ли им помощь — куда-то дойти или попасть в ночлежку. Не было случая, чтобы кто-то был со мной агрессивен или послал меня. Часто люди говорят: да, я все знаю, спасибо, что вы предложили помощь, у меня прямо сейчас нет никакой нужды. Иногда говорят: о, спасибо, я не знал, что такое существует; спрашивают, когда можно подойти к врачу, получить социальную консультацию или можно ли у нас в ночлежке помыться. Друзья шутят, что со мной невозможно пройтись по Берлину: я постоянно общаюсь и обнимаюсь с какими-то бездомными, мало того что прожужжала всем уши о своей работе.

Когда у меня есть возможность дать денег, я даю денег. По нашей концепции, лучше дать бездомному денег, чем он потом их у кого-нибудь украдет: у них нет легальных способов заработка. Многие не хотят давать бездомным деньги, потому что те «потратят их на алкоголь» — но часто от того, выпьет ли человек, зависит, переживет он эту ночь или нет. Это не поддержка их зависимости — в данный конкретный момент это поддержка их жизни. Еще хороший способ помочь — покупать у бездомных людей газеты в метро: чаще всего это Arts of the Working Class или Karuna Kompass. Это, кстати, сами по себе неплохие и интересные газеты. 

Мы все подписываем документ о том, что не имеем права заводить никакие личные отношения с нашими гостями. При этом понятно, что с кем-то у меня может быть более теплый контакт: это как когда ходишь к своему любимому продавцу в супермаркете. Он не твой друг, но вас что-то связывает.

Мы стараемся поддерживать уважительную атмосферу. Ко всем гостям обращаемся на «вы», если они не против. «Какой я тебе пан! — говорит мой польскоязычный собеседник. — Я просто Яцек!» Многих я и мои коллеги знаем по именам, знаем их истории. Иногда разговариваем при встрече на улице, на вокзале или в поезде метро. 

Так, я познакомилась с одной пожилой парой из Польши: женщина называет меня не иначе как Pani kochana («любимая пани») или Serduszko («сердечко»). Пожилые русскоязычные мужчины рассказывают про детей и внуков, часто называют «дочкой». Иногда кто-то просит помолиться за них.

В такие моменты мне особенно грустно представлять, что многие из этих людей так и не уйдут с улицы, не вернутся к семьям, не найдут дом. Я смотрю на происходящее и думаю: почему так? Вспоминаю людей, которые ненавидят бездомных, поджигают их палатки или просто говорят: они все там бездельники. Это дает мне мотивацию делать еще больше, еще больше про это рассказывать, чтобы у общества, наверное, менялось отношение. 

Но мне сложно смотреть в будущее оптимистично. С одной стороны, я каждую смену вижу, сколько людей разных возрастов и убеждений собираются вместе, по большому счету бесплатно, просто потому что считают, что надо помогать другим. Меня это очень вдохновляет и дает надежду на будущее, на то, что общество может быть солидарным. 

С другой стороны, того, что мы делаем, недостаточно, потому что мы боремся с симптомами проблемы — для ее решения нужны политические решения. Организации, которые помогают бездомным, с каждым годом становятся все более профессиональными. Это неплохо, но государство не должно забывать, что основная его задача не в том, чтобы дать нам денег и спихнуть на нас свою проблему. Основная задача государства — решить проблему бездомности, сделать так, чтобы бездомных просто не было.

Если вам нравится Schön, оставьте свой e-mail. Мы не обещаем писать часто, но точно будет интересно!