Возможность фуфырика Анна Наринская погружается в легендарную берлинскую традицию крохотных бутылочек с алкоголем
Может ли в меру пьющая женщина средних лет с журналистской выучкой и некоторым уже стажем берлинской жизни написать про немецкую культуру фуфыриков? Не фундаментальное исследование (хоть тема, как я выяснила, того стоит), а хотя бы заметку?
Сначала мне казалось, что все просто.
Начать надо со снисходительных возражений тем новым берлинским жителям, которые в ответ на высказанный в беседе интерес к немецкому феномену фуфыриков возражают, что ничего в этом особенного нет — мол, и на кассах российских (и не только) магазинов продается что-то похожее, многие помнят так называемый русский йогурт. В чем, собственно, разница?
Разница, милые вы мои (следует написать тут), состоит в том, что в меру пьющей женщине средних лет с журналистской и прочей выучкой, а также общей тягой к прекрасному и в голову не придет позариться на этот самый стакан и прочие чекушки в российских магазинах. А вот фуфырики, выстроенные в рядок у касс берлинских супермаркетов, притягивают настолько, что приходится считать себя предметом заботы немецкого министра здравоохранения Карла Лаутербаха, который год назад призвал вообще убрать фуфырики с их законного места возле касс, чтобы не было соблазна. Его, правда, не послушались.
Что и неудивительно, ведь фуфырики — не просто любимое локальное развлечение, но и традиция и вообще местное изобретение. Их здесь придумали еще в сороковые годы прошлого века.
В 1949 году берлинский производитель травяного шнапса Underberg восстанавливал производство в довольно бедной послевоенной Германии и, чтобы лучше продавать свой недешевый продукт, придумал распространять их в стеклянных бутылочках емкостью в 20 миллилитров — то есть объемом в обычный немецкий шот. Так их, собственно, и рекламировали: как «рюмка в индивидуальной упаковке». Бутылочки, заботливо завернутые в бумагу, стали настолько популярны, что Underberg выкатил больше 1000 судебных исков тем, кто пытался выпускать такие же. И с удовольствием бы запатентовал и саму идею фуфыриков как таковую, но это ему не позволили: их выпускают сегодня все подряд. Королем же фуфыриков стал другой немецкий биттер, Jägermeister (он послабее «Ундерберга»: 35 градусов против 44).
С него, собственно, и началось мое знакомство с этой «рюмкой в индивидуальной упаковке».
«Егермейстеру» меня представил лет пятнадцать назад мой друг, поэт Александр Дельфинов. Он к тому времени уже давно жил в Берлине, а я приехала на берлинский кинофестиваль. Это был типичный берлинский февраль, не такой теплый, как в этом году, — со свистящим ветром, проникающим во все отверстия души и будящим там отчаянье.
«Это лечится», — сказал мне тогда Дельфинов в ответ на мои жалобы. Он завел меня в магазин и снял с полочки у кассы два пузырька. «Следует принимать, когда совсем загрустнеет», — объяснил он. Загрустнело мне немедленно. Содержимое, как и положено лекарству, на вкус было как микстура, мне тогда не понравилось. Ну а потом все-таки закрутилось Берлинале, фестиваль для меня тогда больше состоял из пре- и афтерпати, чем, собственно, из фильмов, там подавали много чего, и к «Егермейстеру» я больше не обращалась.
«В принципе, можно использовать Дельфинова как эксперта», — подумала я и набрала номер.
Дельфинов, который за эти годы стал совсем известным поэтом и ответственно повзрослевшим человеком, на предложение присоединиться к практическому исследованию темы фуфыриков на лавочке в парке отказался.
Но зато прислал полезные ссылки.
Во-первых, свое старое стихотворение — о том, как он шагает по Берлину с фуфыриком в кармане.
«Дремал, не закрывая глаз, / ночной Берлин. / Я был небрит; торчала / из кармана пальто потертого / початая бутылка / с оленем на зеленой этикетке. / Вкус „Егерьмайстера“ / еще хранил язык…» (Тут он специально приписал: «Хотя написано, что из кармана торчит бутылка, имеется все же в виду такая маленькая, а не большая».)
А во-вторых, линк на песню популярнейшей в девяностые немецкой панк-рок-группы Die Toten Hosen «Zehn kleine Jägermeister» («Десять маленьких „Егермейстеров“»). Это просто гимн фуфыриков, написал Дельфинов.
Я включила в наушниках этот гимн (по сути, алкогольное переложение увековеченной Агатой Кристи считалки о десяти негритятах) и отправилась в темный Кляйстпарк в сопровождении собаки Джека.
Два маленьких «Егермейстера» я купила по дороге в шпети, который полюбила уже давно за фасонистое оформление и безупречный английский продавцов. Все стены там увешаны портретами музыкантов. Наряду с Эдит Пиаф, Удо Линденбергом и Билли Холидей имеются Высоцкий, Цой и Рахманинов в белом смокинге.
Но моя попытка разыграть из себя настоящую журналистку, то есть провести «полевые» исследования, закончилась полупровалом. Парень на кассе на мои вопросы отвечал неохотно и бледно. Да, фуфырики — ходкий товар, особенно у женщин — наверное, из-за маленьких сумочек (интересно, где это он в Берлине видел маленькие сумочки?), а молодые обычно покупают фуфырик водки Gorbatschow в наборе с газировкой Club Mate — это популярный коктейль. Сам же он фуфыриков не покупает, потому что в силу места работы все понимает про наценки и знает, что на три фуфырика «Горбачева» можно купить пол-литровую бутылку его же.
Беря деньги за мои «Егермейстеры», он с неожиданной усмешкой фыркнул, что это, мол, nazi drink. Я разозлилась. Когда местные вот так упоминают о «следах гитлеризма», это безошибочно означает, что вас держат ну совсем за туриста. Тайное наследие нацизма — один из самых популярных запросов любопытных иностранцев, и его часто удовлетворяют с радостным опережением, примерно как в довлатовском «Заповеднике» пьющий экскурсовод проводит туристов на тайную могилу Пушкина, которую большевики скрывают от народа.
Так что я назло решила ничего у него про nazi drink не выяснять, мрачно забрала свои фуфырики, а на улице открыла гугл.
Гугл мои ожидания оправдал.
Jägermeister переводится как «мастер-охотник» или «главный охотник», эта марка была зарегистрирована в 1935 году, через год после того, как рейхсминистр авиации Герман Геринг получил титул «главный охотник страны», Reichsjägermeister. Название напитка связывали с этим событием. Геринг его, кстати, одобрил, и вообще его можно было считать, как сейчас говорят, «амбассадором бренда». В народе новую настойку называли «Герингова водка», Göring-Schnaps, а потомки тогдашнего владельца бренда об истоках его названия предпочитают не вспоминать.
В принципе, это так называемый fun fact, которым следует развлекать собутыльников в кнайпе. В немецких чатах его в качестве такого и предлагают. Но, думала я, волочась за тянущим поводок Джеком к ночному Кляйстпарку, какая же это, вероятно, разница в ощущениях: рассказывать такую байку в сегодняшней Германии с ее законами об осуждении прошлого и разработанной культурой памяти или шутейно повествовать о чем-нибудь подобном из нашей истории в московском баре. Получится ли смеяться над приметами тридцатых в современном российском быте, когда усатый Сталин улыбается нам из каждого сувенирного ларька в московском переходе? Впрочем, это я уже отхожу от темы.
От темы, собственно, фуфыриков как явления, которое я хотела описать — но, как видите, пока не очень-то получилось.
Не очень получилось, потому что, похоже, в меру пьющая женщина средних лет с журналистской выучкой и некоторым уже стажем берлинской жизни не может написать про немецкую культуру фуфыриков. А может только про эмигрантскую.
«Возможность фуфырика» удивительно ложится на состояние одиночества и самообмана. Свойственное, разумеется, всем на свете, но эмигрантам, как кажется, особенно.
Глоток алкоголя на темной улице, языка которой не понимаешь, краткосрочно улучшает жизнь; малюсенькая, никому не заметная бутылочка дает возможность убедить себя, что это и не выпивка даже, а просто элемент местной жизни, помогающий пережить эмигрантский берлинский «грубый день», как сказано в столь же несправедливом, сколь и точном стихотворении Ходасевича.
Когда мы с Джеком и «Егермейстерами» дошли до Кляйстпарка, там уже царила кромешная тьма. Одинокий фонарь освещал только ступеньки Дворца правосудия, вокруг которого этот парк разбит. На них расположилась компания. Каждый пил из своего фуфырика.
Я открыла первый маленький «Егермейстер», отхлебнула.
Стало очевидно, что удовлетворительную статью написать не получится.
Приступая ко второму фуфырику, я уже полностью с этим смирилась.