Перейти к материалам

«Ваш Магомедов куда-то пропал» Как в берлинских тюрьмах живут русскоязычные заключенные

Чуть больше половины заключенных в берлинских тюрьмах — не граждане Германии. Точной статистики по русскоязычным заключенным нет, ясно только, что среди них есть уроженцы всех стран бывшего СССР. Общий язык объединяет, отношения часто выстраиваются именно на этой основе. А берлинские организации, помогающие заключенным, еще и предлагают заключенным услуги на русском языке. Журналистка Ксения Максимова, много лет сотрудничающая с организацией Berliner AIDS-Hilfe, рассказывает про свой опыт работы в берлинских тюрьмах.

В первый раз в берлинской мужской тюрьме Тегель я оказалась много лет назад, когда приехала из Москвы на стажировку и писала материал о немецкой системе исполнения наказаний. Больше всего запомнилась деталь: тяжелые неприступные двери после пункта досмотра, а внизу — ход для котика.

Тогда же я побывала в подростковой тюрьме на севере Германии. Первое, что увидела, когда вошла, — малолетки с судимостью валялись на диване перед телевизором и смолили. «Ого, и курить можно!» — удивились я тогда. «Вообще-то нет, — засмущался надзиратель. — Ну что ты будешь делать, это ж дети!»

А потом сложилось так, что я стала бывать в тюрьме постоянно. Переехав в Берлин, я начала волонтерить в местной ВИЧ-сервисной организации, и через какое-то время они мне предложили поработать в местах лишения свободы. В тюрьмах немало русскоговорящих заключенных, с которыми консультанту Berliner AIDS-Hilfe общий язык не найти: они, как правило, не говорят ни по-немецки, ни по-английски и, что еще важнее, думают совершенно по-другому. Мне было страшно любопытно посмотреть, как устроена жизнь за решеткой, и я согласилась. 

Чаще всего я бываю в Тегеле — эта мужская тюрьма слывет самой строгой, а также в следственном изоляторе недалеко от Главного вокзала в Моабите, в тюремной больнице Плётцензее и иногда в женской тюрьме в Лихтенберге.

Построенная в 1898 году тюрьма Тегель
picture alliance / Bildagentur-online/Schoening | Bildagentur-online/Schoening / photothek | Thomas Koehler

Что делает Berliner AIDS-Hilfe в тюрьмах?

Berliner AIDS-Hilfe — это организация, которая оказывает всестороннюю поддержку людям с ВИЧ и гепатитом С. Любой человек с таким диагнозом может прийти в офис недалеко от Ноллендорфплац и попросить помощи в каком угодно вопросе: найти врача, узнать больше о вирусе, оформить документы на соцпособие, похлопотать о визе или жилье. Но если ВИЧ-положительный человек оказался за решеткой, он может получить индивидуальную консультацию прямо в тюрьме. Работой в берлинских тюрьмах занимается опытная соцработница Даниэла Штаак, а я сопровождаю ее, когда встреча планируется с русскоязычным заключенным.

О том, что есть такое предложение, зэки узнают из информационных брошюр, которые мы оставляем в тюрьмах, от тюремного персонала, врачей и других осужденных. К слову, в Берлине раскрывать свой ВИЧ-статус при аресте необязательно. В отличие, например, от Баварии, где каждого заключенного в первый же день тестируют в обязательном порядке. В Берлине при «приеме» заключенного в тюрьму проводится медосмотр и разговор с врачом, во время которого можно (но это не обязательно) рассказать о ВИЧ. Это важно, чтобы заключенный сразу после начала срока получал все нужные ему препараты, в том числе и жизненно необходимую антиретровирусную терапию.

Кстати, расходы на медобеспечение заключенного несет тюрьма. Один мой клиент, рослый крупный мужик из России, на нашей встрече рассуждал о немецком устройстве так: «Я украл четыре пачки сигарет. Меня закрыли. На воле у меня нет ни документов, ни медицинской страховки. Зато у меня ВИЧ, гепатиты В и С, наркозависимость и еще желудок больной. Я сразу попал в тюремную больницу. Пока я тут сижу, Меркель потратила на мое лечение 190 тысяч евро. Лучше бы хаусы, бл*дь, киндерам построила».

Кто в тюрьме говорит по-русски?

Среди всех берлинских заключенных только 48% — граждане Германии, остальные — иностранцы и лица без документов. Наши русскоязычные клиенты — это выходцы из всех стран бывшего СССР, больше всего — из Литвы и Латвии. Они, как граждане Евросоюза, могут свободно приезжать в Германию, и среди них много так называемых гастролеров. 

Еще немало чеченцев, оставшихся в Германии на правах беженцев. Дело в том, что десять лет назад россияне лидировали в ФРГ по количеству поданных ходатайств о предоставлении убежища, и в большинстве своем просители были уроженцами Чечни и Ингушетии. Среди них встречаются наркозависимые, а потребители опиоидов часто оказываются за решеткой.

Еще есть грузины, белорусы, украинцы. За решеткой язык их, конечно, объединяет. В большинстве своем те, кто оказывается в тюрьме, практически не говорят по-немецки, поэтому любой русскоязычный автоматически становится «своим». По крайней мере соседом, с которым можно обсудить тюремные порядки и вместе решить бытовые проблемы. 

Тюрьма Тегель: слева современная часть, справа — старое крыло
picture alliance/dpa | Jörg Carstensen / Bildagentur-online/Schoening | Bildagentur-online/Schoening

«Ваш Магомедов куда-то пропал»

Представители разных организаций и адвокаты пользуются в Тегеле отдельным входом. Посетители заходят через другие ворота. Для нас правила строже: в отличие от родственников и друзей, нам нельзя проносить для заключенных вещи и деньги, нельзя покупать им табак и другие мелочи в автомате. Перед «нашим» входом — камеры хранения, где нужно оставить сумки и телефоны. Дальше, на воротах с камерами наблюдения, звонок. Если других посетителей или въезжающих автомобилей нет, нам открывают быстро, но иногда приходится и подолгу ждать.

На входе нужно сдать паспорт и предъявить пропуск. Мой пропуск — это сложенная вдвое бумажка от берлинского сената, позволяющая мне заходить в любую из столичных тюрем и встречаться с заключенными. Однажды во время консультации я вертела эту картонку в руках, чем привлекла внимание клиента, сидельца со стажем из Латвии. Он попросил посмотреть пропуск и долго смеялся: подделать такой документ — три минуты.

Строгость досмотра зависит от настроения дежурных. Иногда они выходят с металлоискателем и проверяют, что в карманах. Иногда высовываются из окошка и весело спрашивают: мол, вы же все запрещенные штучки вынули? Ну и хорошо, проходите.

Это не раздолбайство. Они нам доверяют и понимают, что мы не будем нарушать правила и портить доверительные отношения между тюрьмой и нашей организацией, строившиеся годами. И это очень сложно объяснить моим русскоязычным клиентам, которые отказываются понимать, почему я «не могла просто принести табак».

После досмотра обычно я прохожу в отдельный вагончик и жду, когда меня заберет оттуда кто-то из сотрудников тюрьмы и отведет в нужный мне дом. Но с недавнего времени у нас послабление: Даниэле разрешили брать на проходной ключ. Большой кованый ключ, который отпирает все тюремные двери. Его на проходной выдают в обмен на паспорт. С ним мы можем передвигаться по всей территории совершенно самостоятельно.

Обычно мы приходим на пост дежурных и говорим, с кем из заключенных хотим поговорить. Нас провожают в комнату для переговоров и вызывают клиента по громкой связи: «Господин Иванов, на центральную, пожалуйста!»

Однажды, во втором доме — самом суровом отделении Тегеля — вышло смешно. Мы пригласили клиента, чеченского наркодилера, и сели в переговорную ждать. По старинному зданию разливался громкоговоритель: «Герр Магомедов, вас ожидают!» Через 20 минут вместо нашего чеченца пришел дежурный с наручниками и обескураженно извинился: мол, ваш Магомедов пропал, нигде его не можем найти.

И нет, наш клиент не совершил замысловатый побег. На следующей консультации он очень смеялся: «Ну что ж за бестолковые менты тут! Ну я же либо у себя в камере, либо у друга!» Вскоре Магомедов, кстати, оказался в ШИЗО, где мы тоже можем консультировать. На встречу пришел довольный как слон: говорит, за пару дней в ШИЗО сделал месячный оборот от продажи героина. И подмигнул мне: «Немцы не догоняют, что я не лох, а профессиональный дилер».

В переговорной комнате мы остаемся с клиентом один на один. Внутри есть тревожная кнопка, но за 12 лет работы Даниэла ею ни разу не воспользовалась. 

Тюрьма Моабит
picture alliance/dpa | Jens Kalaene/ rolf kremming | Rolf Kremming / Картографические данные Google

Если произошла нештатная ситуация, по всей тюрьме объявляют тревогу («Аларм»). Это случается, например, в случае массовой драки или суицида. Тогда начинает выть сигнализация и всех — и посетителей, и заключенных — запирают на ключ в тех помещениях, где они на этот момент находятся. Самоубийства в Тегеле, надо сказать, совершаются достаточно регулярно и обычно воспринимаются другими сидельцами очень тяжело.

В стенах СИЗО в Моабите легко потеряться. Это старинное здание с разветвленными коридорами, где впору снимать кино про средневековых узников. Однажды я долго бродила одна между запертых камер, пытаясь отыскать выход. «Я хотела бы выйти», — спросила я дорогу у наконец попавшегося мне сотрудника. «Выйти тут все хотят!» — радостно загоготал он. Это расхожая шутка в Моабите.

Личное пространство положено каждому

Все камеры в берлинских тюрьмах одиночные, потому что любой человек имеет право на личное пространство. Один мой русскоязычный подопечный никак не мог с этим смириться и не переставал возмущаться «немецкими нелюдями». Он много лет провел в российских зонах, и остаться одному в четырех стенах для него — настоящая пытка.

Специально для таких «социальных» зэков, для которых изоляция хуже смерти, в качестве исключения в СИЗО в Моабите есть несколько двойных камер. Это одноместные комнаты, соединенные дверью, через которую в случае острого приступа одиночества можно попасть к соседу.

Одиночная камера в тюрьме Тегель
picture alliance / Rolf Kremming | Rolf Kremming
Камера в тюрьме Плётцензее
picture alliance / NurPhoto | Emmanuele Contini

Тюремный день начинается рано. После проверки, все ли на месте и живы, заключенные отправляются или на работу, или «на школу». Школа — это курсы немецкого для иностранцев, за учебу на которых полагается стипендия. В школе особенно часто случаются культурные разногласия. «Собрались на уроке одни румыны, турки и болгары и назвали Меркель проституткой. А я им сказал: да если б не она, вы бы тут не сидели!» — кипятился три года назад один мой клиент.

Он же пожаловался на нового учителя: «Ни хрена правила немецкой грамматики объяснить не может. Вот старый был хороший. Жаль, выгнали его — героин проносил».

Каждый день есть также свободное время, когда можно погулять на свежем воздухе, поиграть в настольный теннис или как-то иначе размяться. Это помимо «открытых часов», когда внутри одного корпуса отпирают двери камер и зэки могут ходить друг к другу в гости, вместе смотреть телевизор, играть в шахматы или готовить что-то на тюремной кухне. Также в тюрьмах работают большое количество приходящих организаций и волонтеров, которые устраивают разные занятия — от группы самопомощи для наркозависимых до йоги и игры на гитаре. 

Один мой клиент из Беларуси пожаловался, что работы ему пока не дали, а просто так сидеть ужасно скучно. Поэтому он ходит на все занятия, что предлагаются для проведения досуга. Недовольно рассказывает: «Записался на рисование, не понравилась учительница. Она развесила наши рисунки на стене, посадила нас полукругом (как в дурдоме!) и спрашивает, почему я такую высокую траву нарисовал. Да какая тебе, сука, разница? Увидел по телевизору и нарисовал! Бросил рисование, пошел на эрготерапию. Опять не понравилась учительница. Нитки жалеет, бусинки лишней не даст, ножницы у нее под замком. Бросил. Вот завтра пойду на душепопечение на русском языке. Потому что никаких нервов не хватит в этой тюрьме сидеть».

Вывеска магазина, в котором продают произведенные заключенными товары, и общее пространство в тюрьме Тегель
Shutterstock / picture alliance / Rolf Kremming | Rolf Kremming

Работать обычно хотят все. Деньги в тюрьме нужны на покупки (есть каталог товаров, в том числе продуктов, по которому можно сделать заказ), на табак и кофе, на аренду телевизора в камере (17 евро в месяц), на уплату долгов (многие сидят за непогашенные штрафы, и, если есть деньги, можно освободиться досрочно), на телефонные звонки. Зарабатывают заключенные катастрофически мало: максимум 16 евро за полный рабочий день. Тому, кто не может работать или ходить в школу, от тюрьмы положены карманные деньги, обычно это около 50 евро в месяц.   

За нарушение порядка наказывают. Один мой клиент попался с мобильником (телефоны, конечно, категорически запрещены, но во всех тюрьмах есть. Как и наркотики). Клиента на две недели лишили свободного времени и телевизора. Но это и хорошо, заметил он мне философски, за это время две умные книги прочел.

— Это какие?

— Сонник и словарь тюремного жаргона.

Питание

Вот такое распоряжение я однажды увидела на информационной доске в тюрьме Плётцензее. 

«С 01.06.2011 дополнительное питание назначается только после контрольного взвешивания и при весе ниже нормы. Это не распространяется на те добавки к еде, которые рекомендованы по другим медицинским показаниям.

Фруктовые дни предназначены только для снижения веса, при этом в месяц худеть нужно на один килограмм. Для контроля заключенный проходит регулярное взвешивание. Если фруктовые дни не помогают похудеть, их отменяют.

Основанием для этого распоряжения служит ст. 21 УК ФРГ».

Но в целом, если честно, кормят в немецких тюрьмах не очень.

Еду обычно выдают раз в день, что вызывает страшное возмущение у русскоязычных сидельцев. Это что-то горячее и хлеб к завтраку и ужину. Дважды в неделю — молоко и фрукты. Заключенные могут выбрать общее, диетическое или вегетарианское меню, но изысков или разнообразия ждать не приходится. Обед вегетарианца может состоять из картошки с картошкой.

Кухня для заключенных в женской тюрьме Лихтенберг
picture alliance / Rolf Kremming | Rolf Kremming
Общая кухня в тюрьме Плётцензее
picture alliance / NurPhoto | Emmanuele Contini

В мужской тюрьме нужна декоративная косметика

Зачастую нам приходится решать и бытовые проблемы, совсем не связанные с ВИЧ. 

В тюрьме Плётцензее на консультацию пришла молодая трансгендерная женщина Виктория. По документам и физиологии у нее все еще мужские признаки — поэтому сидит в мужской тюрьме. Ко встрече подготовилась: уложилась (в Москве работала стилистом в салоне), побрила ноги, накрасилась. Пожаловалась, что приходится плевать в засохшую тушь для ресниц, потому что в торговом каталоге в мужской тюрьме нет декоративной косметики.

Даниэла пообещала, что обязательно свяжется с руководством тюрьмы, чтобы решить проблему с покупкой косметики. Потому что в этом случае речь идет не о блажи, а о достоинстве трансперсоны: человеку важно иметь определенные гендерные признаки. 

Эта клиентка, кстати, похвалилась, что в тюрьме к ней все — и сотрудники, и сокамерники — прекрасно относятся, что к ней уже приходили из берлинской консультации для трансгендерных людей и пообещали посодействовать в переходе, когда она выйдет на свободу, и что буквально в соседней камере она встретила настоящую любовь, «коренного немца, который готов на ней жениться». А еще — что бабушка из Молдовы спокойно приняла, что внук стал внучкой, и даже будто бы прислала денег, чтобы погасить штраф и выйти из тюрьмы досрочно. 

Тюрьма Плётцензее
picture alliance / imageBROKER | Schoening / rolf kremming | Rolf Kremming / Bildagentur-online/Joko | Bildagentur-online/Joko

Но я научилась с осторожностью относиться к таким вроде бы милым деталям. Дело в том, что у многих наших клиентов часто есть серьезные психические расстройства. В нашу первую встречу Виктория была в эйфории, а в другие дни уже видела все в черном свете. Исследования показывают, что до 80% заключенных имеют проблемы с психикой — от легких депрессий до серьезных заболеваний.

У Виктории была нетяжелая статья, она быстро вышла на свободу — и сорвалась в первые же часы. У нее случилась героиновая передозировка, конфликт с новыми знакомыми, закончившийся тяжелой дракой и серьезными последствиями от побоев. Вскоре она погибла, не справившись с жизнью на воле.

Другой мой клиент, литовец Юргис — настоящий тюремный авторитет с большими сроками за спиной в советских зонах, жизненными представлениями «по понятиям» и способностью быстро адаптироваться к комфортным условиям берлинской тюрьмы. У него претензия: соцработник отнял гитару и из-за этого он не может закончить новую песню. Юргис спрашивает, не можем ли мы похлопотать насчет гитары. Мы можем: Даниэла говорит, что для тюремщиков важно, чтобы зэки были спокойны, и если человек сидит в камере и занят тем, что тихонечко перебирает струны, — всем только лучше. 

Юргис сокрушается: «Дожил! О такой мелочи приходится женщину просить. Был бы на воле — взял бы этого соцработника на ствол и весь разговор!»

Гитару, к слову, вернули.

Тюрьма как возможность жить

Оказывается, не все заключенные в Германии мечтают об освобождении. И некоторых своих клиентов мы очень поддерживаем в том, чтобы задержаться за решеткой подольше. 

Во-первых, в холодное время года тюрьма — это возможность ночевать в теплом помещении и регулярно питаться. Многие русскоязычные жители Берлина с ВИЧ и наркозависимостью — первые кандидаты на то, чтобы оказаться в рядах бездомных. Жизнь на улице — это тяжело, а при наличии двух этих тяжелых заболеваний — вдвойне. Бывает, что люди специально осенью совершают какое-нибудь нетяжкое преступление, чтобы перезимовать в камере, — нередкая история для Берлина. 

Во-вторых, это возможность получать лечение. Многие русскоговорящие берлинские зэки находятся в Германии нелегально. А значит, на воле у них нет медицинской страховки. Зато есть ВИЧ, при котором необходимо всю жизнь регулярно, без перерывов (это важно!) принимать таблетки. Есть наркозависимость, как правило опиоидная, — справиться с ней можно, получая у врача заместительную терапию. Есть гепатит С, который можно вылечить, — но стоит это примерно 40 тысяч евро. Если человек с гепатитом С оказался за решеткой — можно считать, вытянул счастливый билет. В тюремной больнице проводят эту терапию и перенимают расходы на нее.

Стена тюрьмы Моабит
picture alliance / CHROMORANGE | KHSPR

В-третьих, это возможность задержаться в Германии. Правда, раньше Berliner AIDS-Hilfe было проще отстаивать своих русскоязычных клиентов, которым грозила депортация. Аргументы о том, что в странах исхода нет хорошего лечения или что людей с ВИЧ стигматизируют, были действенными. В последние несколько лет миграционная политика изменилась, и немецкие власти стараются избавляться от приезжих с судимостью. Иногда это очень грустно. Помню, как мы отправляли домой клиента Андрея — со СПИДом, онкологическим заболеванием (они часто развиваются, когда ВИЧ запущен), тяжелой наркозависимостью, совершенно поломанной психикой, со шрамами на венах после попыток суицида и при этом все же с большим добрым сердцем. Ему не разрешили остаться в ФРГ по гуманитарным основаниям, и было понятно, что в своей родной стране он едва ли переживет первый этап.

Кстати, тюремные врачи с пониманием относятся к тем, кому грозит депортация в не очень благополучные с точки зрения медобеспечения страны, и по возможности дают таким заключенным на первое время лекарства с собой. 

Вышеупомянутый авторитет Юргис захотел уехать домой сам. Отсидев две трети срока, можно отмотать остаток на родине. Немецкая тюрьма, по сравнению с литовской, санаторий, говорил он, но в Литве старенькая мама. На последней встрече бывалый сиделец рассказал мне о своих приготовлениях: «Так, чемодан у меня большой. Положу плед, на него плазменный телевизор из камеры, а сверху пуховик — так что не разобьется! Кофе купил, суботекс (препарат заместительной терапии при опиоидной зависимости) на два месяца накопил, а то на кумарах я там не высижу. АРТ мне выдали. И главное, сделал прививку от гриппа — а то еще простынешь, не дай бог, на этапе!»

В-четвертых — и это идеальный вариант, но так тоже бывает! — тюрьма может дать шанс встать на ноги. Там можно выучить немецкий (во всех тюрьмах проходят курсы для зэков-иностранцев) или обучиться какой-то профессии. И некоторые клиенты на самом деле сумели этим шансом воспользоваться. 

Тюрьма Тегель
picture alliance / rolf kremming | Rolf Kremming
Поделиться

Читайте также на Schön